17 июля, в день убиения, совершается память святым страстотерпцам Императору Николаю, Императрице Александре, их чадам – Алексию, Ольге, Татиане, Марии и Анастасии.
Заточение в доме Ипатьева.
На вершине холма, возвышающегося над Екатеринбургом, воздвигнута церковь во имя Вознесения Господня. Вокруг нее раскинулась площадь того же имени. На западной стороне площади, напротив церковной паперти, на углу Вознесенского проспекта, ведущего к главному вокзалу, и Вознесенского переулка, который спускается к большому пруду, расположенному в центре города, стоит довольно нарядный небольшой каменный двухэтажный особняк, обращенный фасадом на восток. Это и есть дом Ипатьева. Сюда 17/30 апреля были привезены Их Величества и Великая Княжна Мария Николаевна, а 10/23 мая к Ним присоединились Наследник Цесаревич Алексей Николаевич и Великие Княжны Ольга Николаевна, Татьяна Николаевна и Анастасия Николаевна.
Царская Семья была помещена в верхнем этаже, где, как и в нижнем этаже, имелось десять комнат. Их Величества и Наследник Алексей Николаевич занимали угловую комнату, выходившую на площадь и на Вознесенский переулок, а Великие Княжны – соседнюю среднюю комнату. В противоположной угловой спальне жила горничная Демидова. Рядом находились столовая и зала, соединенная аркой с гостиной, где спал Боткин. В проходной комнате и кухне помещались лакей Трупп, повар Харитонов и поваренок Леонид Седнев.
Две первые комнаты, прилегающие к передней, были заняты стражей. На всем этаже была только одна уборная и ванная, выходившие в комнату, смежную с передней, откуда спускалась внутренняя парадная лестница. Так как дом построен на косогоре, спускающемся вдоль Вознесенского переулка, то нижний этаж представляет собой подвальное и полуподвальное помещение. Здесь находились несколько жилых комнат, занятых стражей, и кладовые. Сзади к дому прилегает небольшой сад, а с северной стороны – хозяйственные службы.
Чтобы изолировать Царскую Семью от внешнего мира, дом был обнесен двумя высокими заборами, совершенно закрывавшими его со стороны улицы и придававшими ему вид настоящей тюрьмы-крепости. Окна были замазаны белилами, так что Царственные Узники не могли видеть даже неба. Когда он был реквизирован большевиками, за три дня до прибытия Их Величеств, дом был в полном порядке, но очень скоро нижний этаж и другие помещения, занятые стражей, приняли безобразный вид, и грязь там стояла ужасная.
Стража разделялась на наружную и внутреннюю. Она состояла сплошь из русских рабочих, только трое из них были польской национальности. Наружная стража, насчитывавшая около пятидесяти человек, была набрана среди подонков Сысертского завода – большевистского гнезда, расположенного в 35 верстах от Екатеринбурга.
Внутренняя стража, из 35 человек, состояла из рабочих местной фабрики братьев Злоказовых. Среди них был высокий процент преступного элемента. Начальствовал над всей этой бандой слесарь Авдеев, именовавшийся «комендантом дома особого назначения», как называли большевики Ипатьевский дом в то время, когда в нем была заключена Царская Семья. Это был отъявленный большевик, озлобленный, наглый, невежественный, пьяница и вор. А главное, как отозвался о нем один из охранников, «душа у него была недобрая».
Он ездил вместе с Заславским в Тобольск и затем помог Уральскому совдепу задержать Царскую Семью в Екатеринбурге. За эту услугу перед революцией его и назначили «комендантом». Помощником его был Александр Мошкин, а начальником караула – Павел Медведев, принимавший впоследствии участие в убийстве. Поведение и внешний вид караульных были совершенно непристойными: это были наглые, бессовестные большевицкие хулиганы; грубые, бесстыдные, разнузданные, с папиросами в зубах, они возбуждали ужас и отвращение. С этими отбросами рабочей среды Царская Семья находилась в постоянном непосредственном общении до середины июня, когда они были заменены еще более звероподобными чекистами.
Охрана была подчинена областному «военному комиссару» Шае Голощекину, приходившему несколько раз в неделю производить обход. Часто его сопровождал «комиссар юстиции» Янкель Юровский и председатель Областного совдепа Вайсбарт (Белобородов). Все трое были главарями местной Чека. Вот тот триумвират, который распоряжался жизнью и судьбой терроризованного населения Уральской области и в руках которого оказалась несчастная Царская Семья.
Условия жизни в доме Ипатьева были несравненно более тяжелыми, чем в Тобольске. Если до сих пор Царственные Мученики шли тернистым крестным путем, то здесь поистине началось восхождение на Голгофу, длившееся 78 дней для Их Величеств и Великой Княжны Марии Николаевны и 55 дней для других Августейших Детей.
Авдеев давал полную волю своим низким инстинктам, и каждый день изощрялся все в новых и новых притеснениях Заключенных. Каждый день был для Них долгой пыткой. Злоказовские рабочие, составлявшие внутреннюю охрану, царили в доме и имели в любое время доступ во все комнаты. Все движения Узников подсматривались, все слова подслушивались. В комнате Великих Княжон была даже снята дверь.
Царская Семья начинала день с общей молитвы. Обед был в три часа. Вечером подавали легкий ужин и чай. Состояние здоровья Наследника сильно ухудшилось. Его утомила дорога, а нездоровые условия жизни еще более подорвали Его хрупкий организм. Большую часть дня Он лежал, а когда выходили на короткую прогулку, Государь, за неимением Нагорного, Сам сносил Его в сад. Еду приносили из советской кухмистерской.
По желанию Государя, Царская Семья, доктор Боткин и прислуга обедали за общим столом. Но часто к Ним подсаживались караульные, брали грязными пальцами еду с блюда, курили, плевали, ругались и вели неприличные разговоры. К тому же многие из них часто бывали пьяными. Однажды Авдеев, желая взять себе на тарелку еду, протянул руку между Их Величествами и толкнул Государя локтем прямо в лицо.
Очень дурно обращались с юными Великими Княжнами. Большевицкие хулиганы глумились над Ними. Они не смели без позволения пойти в уборную, и когда Они шли туда, к Ним приставали с грубыми шутками. По вечерам Их заставляли играть на пианино. В Их присутствии пели неприличные песни и скверно ругались. Стены в уборной, в прилегающих к ней комнатах и на балконе были покрыты порнографическими рисунками, неприличными словами и оскорбительными надписями.
Издевательства были настолько бесстыдными, что несомненно и Родители и Их Августейшие Дети подвергались невыносимой нравственной пытке. «Однако вера, – пишет П. Жильяр, – очень сильно поддерживала мужество Заключенных. Они сохранили в Себе ту чудесную веру, которая уже в Тобольске вызывала удивление окружающих и давала Им столько сил и столько ясности в страданиях. Они уже почти порвали с здешним миром».
Государыня и Великие Княжны находили утешение в пении духовных песнопений. Молитва помогала Им глубже уходить в Себя и не замечать ужасной действительности. Часто доносились из нижнего этажа пьяные голоса, горланившие непристойные куплеты, а сверху, из комнат Царской Семьи, точно с неба, слышались в ответ дивная Херувимская Песнь и другие божественные напевы. И это пение смущало самые жестокие сердца красногвардейцев.
Царская Семья переносила все лишения, оскорбления и самые тяжелые испытания с величайшим достоинством, ни на что не жалуясь, с христианским смирением и страдальческой кротостью, производившими неизгладимое впечатление на всех окружающих. И вот настроение большей части русских охранников начинает постепенно меняться. Они удивлены незлобивостью Царственных Узников, подкуплены Их простотой и мягкостью обращения, поражены Их истовым благочестием и глубокой религиозностью, чувствуют себя обезоруженными перед Их несокрушимой бодростью и величием духа. Духовная высота Государя и Его Семьи внушает им уважение и многие из них начинают сознавать всю низость своего поведения. И понемногу у этих темных людей просыпалась совесть, непристойные песни стали слышаться реже, а хулиганские выходки и издевательства уступали место раскаянию и состраданию…
Злодейское убиение Царской Семьи.
Убийство Царской Семьи было подготовлено в строжайшей тайне. Даже многие высокопоставленные большевики не были в нее посвящены. Оно было совершено в Екатеринбурге по приказу из Москвы и согласно давно задуманному плану.
Главным организатором убийства следствие называет Янкеля Мовшевича Свердлова, занимавшего должность председателя Президиума Всероссийского центрального исполнительного комитета Съезда Советов, всемогущего правителя России в эту эпоху. К нему сходятся все нити преступления. От него исходили инструкции, полученные и выполненные в Екатеринбурге. Задача его состояла в том, чтобы придать убийству видимость самовольного акта местных уральских властей, оградив тем самым ответственность советского правительства и действительных инициаторов злодеяния…
Соучастниками убийства из числа местных большевицких главарей были следующие лица: Шая Исаакович Голощекин, личный друг Свердлова, захвативший в свои руки фактическую власть на Урале, военный комиссар Уральской области, глава Чека и главный палач Урала в то время; Янкель Изидорович Вайсбарт, обычно называвший себя русским рабочим Александром Георгиевичем Белобородовым, председатель Исполкома Уральского Областного Совета; Александр Мебиус, начальник революционного штаба, особоуполномоченный Бронштейна-Троцкого; Янкель Хаимович Юровский, называвший себя Яковом Михайловичем, комиссар юстиции Уральской области, член Чека; Пинхус Лазаревич Вайнер, именовавший себя Петром Лазаревичем Войковым, комиссар снабжения Уральской области, ближайший помощник Юровского; и Сафаров, второй помощник Юровского.
Роли их были распределены следующим образом: Голощекин у ездил в Москву к Свердлову за инструкциями и следил за их выполнением в Екатеринбурге, в чем ему помогали Белобородов и Мебиус; Юровский, вместе с Войковым и Сафаровым, ведали всей технической подготовкой убийства и последующего уничтожения тел. Во второй половине июня Голощекин находился в Москве и жил на квартире Свердлова. Именно в это время в Москве и был окончательно разработан план убийства Царской Семьи и других Членов Императорской Фамилии, находившихся на Урале.
В отсутствие Голощекина приготовления к убийству Царственных Узников стали принимать конкретную форму. Прежде всего предстояло удалить внутреннюю стражу, переставшую быть надежной для красных палачей. Это произошло 21 июня/4 июля. В этот день Авдеев и его помощник Мошкин были внезапно изгнаны по обвинению в пьянстве и воровстве, а Мошкин был даже арестован. Злоказовские рабочие, жившие в верхнем этаже, были назначены в наружную охрану и переселены в дом Попова. Вместо Авдеева комендантом «Дома особого назначения» стал Юровский, которому в доме Ипатьева принадлежала не меньшая роль, чем Голощекину: он бывал здесь в качестве наблюдателя за жизнью Царской Семьи. Помощником его был назначен чекист Никулин, прославившийся своими зверствами в Камышине на Волге. Юровский и Никулин заняли комнату, где раньше жил Авдеев. Одновременно с их появлением прибыли еще десять человек, которые поселились в нижнем этаже. Они и стали нести внутреннюю охрану. Все они были отборными чекистами, откомандированными местной Чрезвычайкой. Таким образом, в доме Ипатьева поселился целый отдел Чека во главе с самым видным чекистом, и «Дом особого назначения» стал в полную от него зависимость. С этого момента и в течение двух последних недель, когда Царственным Узникам пришлось жить под одной крышей со своими будущими палачами, Их жизнь стала сплошной мукой.
В воскресенье 1/14 июля, за три дня до убийства, Юровский разрешил, по просьбе Государя Императора, совершить в доме обедницу. Были приглашены служить протоиерей Екатерининского Собора о. Иоанн Сторожев и диакон Буймиров, которые раньше, в воскресенье 20 мая/2 июня, уже совершали обедницу для Царской Семьи. Они заметили происшедшую перемену в душевном состоянии Их Величеств и Августейших Детей. Хотя, как рассказывал о. Иоанн, Они не были «в угнетении духа, но все же производили впечатление как бы утомленных». В этот день впервые никто из Членов Царской Семьи не пел во время богослужения. Они молились молча, как будто предчувствуя, что это Их последняя церковная молитва, и как будто Им было открыто, что эта молитва будет необыкновенной.
И, действительно, тут произошло знаменательное событие, глубокий и таинственный смысл которого стал понятным только тогда, когда оно отошло в прошлое. «По чину обедницы, – говорит в своих показаниях о. Сторожев, — положено в определенном месте прочесть молитву “Со Святыми упокой”. Почему-то на этот раз диакон, вместо прочтения, запел эту молитву, стал петь и я, несколько смущенный таким отступлением от устава, но едва мы запели, как я услышал, что стоявшие позади меня Члены Семьи Романовых опустились на колени…» (Н. Соколов, с. 147). Так Царственные Узники, Сами того не подозревая, подготовились к смерти, приняв погребальное напутствие.
Утром в этот день, 1/14 июля, из Москвы вернулся Голощекин. В 10 часов вечера состоялось объединенное заседание Областного исполнительного комитета Коммунистической партии Урала и Военно-революционного комитета, на котором, согласно инструкциям Свердлова, было вынесено постановление о расстреле Царской Семьи. Вот его текст: «По предложению Военного Комиссара, а также Председателя Военно-революционного Комитета, собрание единогласно постановило ликвидировать бывшего царя Николая Романова и его семью, а также находящихся при нем служащих. Далее постановлено привести настоящее решение в исполнение не позднее 18-го июля 1918 года, причем ответственность за выполнение поручить тов. Юровскому Я. – члену Чрезвычайной Комиссии».
Но даже в эти предсмертные дни Царственные Узники не теряли бодрости духа. В понедельник 2/15 июля в дом Ипатьева были посланы четыре женщины мыть полы. Одна из них показала судебному следователю: «Я лично мыла полы почти во всех комнатах, отведенных для Царской Семьи… Княжны помогали нам убирать и передвигать в Их спальне постели и весело между собой разговаривали».
Утром во вторник 3/16 июля Юровский распорядился увести из Ипатьевского дома малолетнего Леонида Седнева, племянника детского лакея И.Д. Седнева, и поместить его в караульном помещении при соседнем доме Попова. Это было первое прямое приготовление к убийству.
В этот последний день Их жизни Государь, Наследник Цесаревич и все Великие Княжны вышли на обычную прогулку в сад и в 4 часа дня, во время смены караульных, вернулись в дом. Больше Они не выходили. Вечерний распорядок дня ничем нарушен не был. Около семи часов вечера Юровский приказал начальнику караула Медведеву отобрать револьверы у русской наружной стражи.
Их имелось 12 штук, и все они были системы Нагана. Когда оружие принесли на его стол, Юровский сказал Медведеву, что ночью вся Семья будет расстреляна, и приказал ему в 10 часов предупредить часовых, стоящих на наружных постах, чтобы они не тревожились, когда услышат выстрелы.
Ничего не подозревая, Царская Семья легла спать. Вскоре после полуночи Юровский вошел в Их комнаты, разбудил всех и, под предлогом угрожающей городу опасности со стороны приближающихся белых войск, объявил, что он получил приказ увезти Узников в безопасное место. Через некоторое время, когда все оделись, умылись и приготовились к отъезду, Юровский вернулся в сопровождении Никулина и Медведева. Приказав всем следовать за собой, он повел Царственных Узников в нижний этаж к наружной двери, выходящей на Вознесенский переулок. Впереди шли Юровский и Никулин, державший в руке лампу, чтобы освещать темную узкую лестницу. За ними следовал Государь. Он нес на руках Наследника Алексея Николаевича. Нога у Наследника была перевязана толстым бинтом и при каждом шаге Он тихо стонал. За Государем шли Государыня и Великие Княжны. Некоторые из Них имели с собой по подушке, а Великая Княжна Анастасия Николаевна несла на руках свою любимую собачку «Джимми». Затем следовали лейб-медик Е. С. Боткин, комнатная девушка А.С. Демидова, которая несла две подушки, лакей А.Е. Трупп и повар И.М. Харитонова. Шествие замыкал Медведев.
Спустившись вниз и пройдя через весь нижний этаж до угловой комнаты – это была передняя с выходной дверью на улицу, – Юровский повернул налево в соседнюю среднюю комнату, находившуюся как раз под спальней Великих Княжен, и объявил, что здесь Им придется подождать, пока будут поданы автомобили.
Это была пустая полуподвальная комната, длиною в 5,3 и шириной в 4,5 метра. Справа от двери виднелось небольшое окно на уровне земли, выходящее на Вознесенский переулок и защищенное снаружи толстой железной решеткой. Дверь в противоположной от входа восточной стене была заперта. Все стояли лицом к передней, через которую вошли. Так как Наследник не мог стоять и Государыня также была нездорова, по просьбе Государя принесли три стула. Государь сел посреди комнаты, посадив Наследника рядом с Собой и обняв Его правой рукой. Сзади Наследника и немного сбоку от Него встал доктор Боткин.
Государыня села по левую руку от Государя, ближе к окну и на шаг сзади. На Ее стул, так же как и на стул Наследника, положили подушку. С этой же стороны, еще ближе к стене с окном, в глубине комнаты, стояла Великая Княжна Анастасия Николаевна и несколько дальше, в углу у наружной стены, – Анна Демидова.
За стулом Государыни встала одна из старших Великих Княжон, вероятно Татьяна Николаевна. По правую руку от Нее, прислонившись к задней стене, стояли две другие Великие Княжны: Ольга Николаевна и Мария Николаевна. Рядом с Ними, чуть вперед, стоял А. Трупп, державший в руках плед для Наследника, и в дальнем левом от двери углу – повар Харитонов.
Первая от входа половина комнаты оставалась свободной. Все были спокойны. Они, видимо, уже привыкли к подобным ночным тревогам и частым перемещениям. К тому же объяснения Юровского казались правдоподобными, и некоторая задержка у выхода из дома не вызывала никаких подозрений.
Юровский вышел, чтобы сделать последние распоряжения. К этому времени в одной из соседних комнат собрались все 11 палачей, расстрелявших в эту ночь Царскую Семью и Ее верных слуг. Вот их имена: Янкель Хаимович Юровский, Никулин, Степан Ваганов, Павел Спиридонович Медведев и семь мадьяр – Лаонс Горват, Анзельм Фишер, Изидор Эдельштейн, Эмиль Фекете, Имре Надь, Виктор Гринфельд и Андреас Вергази.
Каждый из них имел семизарядный револьвер «наган». У Юровского, кроме того, был маузер, а у двоих были винтовки с примкнутыми штыками. Каждый из убийц заранее выбрал свою жертву. Так Горват избрал доктора Боткина. Но при этом Юровский строго запретил всем другим стрелять в Государя Императора и в Наследника: он хотел – или ему приказали – своей рукой убить Русского Православного Царя и Его Наследника.
За окном послышался шум от автомобильного мотора. Это был пущен в ход мотор четырёхтонного грузовика «фиат», приготовленного для перевозки тел. Расстрел под шум работающего мотора грузовика, чтобы заглушить выстрелы, был излюбленным приемом чекистов. Этот способ был применен и здесь.
Было 1 ч. 15 м. ночи, считая по солнечному времени, или 3 ч. 15 м. по летнему времени, которое большевики перевели на два часа вперед, когда Юровский вернулся в комнату в сопровождении всей команды палачей. Он направился к Государю. Никулин встал ближе к окну, напротив Государыни. По другую сторону, лицом к доктору Боткину, находился Горват. Другие стояли по обе стороны от двери. Медведев остался на пороге. Подойдя к Государю, Юровский сказал несколько слов, объявив о предстоящем расстреле. Это было настолько неожиданно, что Государь, по-видимому, не сразу понял смысл сказанного. Он привстал со стула и изумленно переспросил: «Что? Что?» Государыня и одна из Великих Княжон успели перекреститься.
В этот момент Юровский поднял револьвер и несколько раз выстрелил в упор сначала в Государя и затем в Наследника. Почти одновременно начали стрелять и другие. Великие Княжны, стоявшие во втором яду, видели, как упали Их Родители, и в ужасе стали кричать. Им суждено было пережить Их на несколько страшных мгновений.
Расстреливаемые падали один за другим. В течение двух-трех минут было сделано около семидесяти выстрелов. Для большинства Мучеников смерть была почти моментальной. Наследник слабо стонал. Юровский прикончил Его двумя выстрелами в голову. Великая Княжна Анастасия Николаевна оказалась только ранена. Она была зверски добита штыками и прикладами. Анна Демидова, защищаясь от пуль подушками, металась вдоль задней стены из стороны в сторону, пока не упала под ударами штыков. Некоторых из жертв достреливали и докалывали, прежде чем все стихло.
Сквозь голубоватый туман, наполнявший комнату от множества выстрелов, при слабом освещении одной электрической лампочки, картина убийства представляла ужасающее зрелище. Государь упал вперед, близко от Государыни. Рядом лежал на спине Наследник. Великие Княжны лежали вместе, как будто Они держали друг друга за руки. Между Ними распластался труп маленькой «Джимми» с проломленным черепом, которую Великая Княжна Анастасия Николаевна прижимала к Себе до последнего момента. Доктор Боткин сделал шаг вперед, прежде чем упасть головой вперед, с поднятой правой рукой. Анна Демидова и Алексей Трупп упали около задней стены. У ног Великих Княжон, лицом вверх, лежал Иван Харитонов. У всех убиенных было по нескольку ран в разных местах тела, и поэтому крови было особенно много. Она заливала Их лица и одежду, стояла лужами на полу и брызгами и пятнами покрывала стены. Казалось, что вся комната залита кровью.
К этому времени в «Дом особого назначения» прибыли Шая Голощекин, Белобородов, Мебиус и Войков. Юровский с Войковым занялись тщательным осмотром убитых. Они переворачивали всех на спину, чтобы удостовериться, не осталось ли еще признаков жизни. При этом они снимали со своих жертв драгоценности: кольца, браслеты, золотые часы. Затем тела были завернуты в заранее приготовленное шинельное сукно и перенесены на носилках, сделанных из двух оглобей и простыней, на грузовой автомобиль, стоявший у подъезда. За рулем сидел злоказовский рабочий Люханов. С ним вместе сели Юровский, Ермаков и Ваганов.
Под покровом ночи грузовик отъехал от дома Ипатьева, спустился по Вознесенскому проспекту в сторону Главного проспекта и выехал из города через предместье Верх-Исетск. Здесь он свернул на единственную дорогу, ведущую в деревню Коптяки, раскинувшуюся на берегу Исетского озера. Дорога туда идет лесом, пересекая Пермскую и Тагильскую железнодорожные линии. Уже рассветало, когда верстах в 15 от Екатеринбурга и не доезжая четырех верст до Коптяков, в глухом лесу, в урочище Четырех братьев, грузовик свернул налево от коптяковской дороги и достиг небольшой лесной поляны близ ряда заброшенных рудниковых шахт, называемого «Ганина Яма». Здесь тела Царственных Мучеников были выгружены, разрублены на части, облиты бензином и положены на два больших костра. Кости уничтожались при помощи серной кислоты. Три дня и две ночи убийцы, которым помогали 15 ответственных партийных коммунистов, специально мобилизованных для этой цели, творили свою дьявольскую работу под непосредственным руководством Юровского, по указаниям Войкова и под наблюдением Голощекина и Белобородова, несколько раз приезжавших из Екатеринбурга в лес.
Наконец, к вечеру 6/19 июля все было кончено. Убийцы старательно уничтожили следы костров. Пепел и все то, что осталось от сожженных тел, бросили в шахту, которая была затем взорвана ручными гранатами, а наверху на площадке у шахты перекопали землю и забросали ее листьями и мхом, чтобы ничто не могло указать на совершенное здесь преступление.
Об убийстве Царской Семьи Белобородов немедленно телеграфировал Свердлову. Однако этот последний не посмел раскрыть правду не только русскому народу, но даже советскому правительству. На заседании Совнаркома, происходившем 5/18 июля под председательством Ленина, Свердлов выступил с экстренным заявлением.
Это было сплошное нагромождение лжи. Он сказал, что из Екатеринбурга получено сообщение о расстреле Государя Императора, что расстрелян Он по постановлению Уральского областного совета и что Императрица и Наследник эвакуированы в «надежное место». О судьбе Великих Княжон он умолчал. В заключение он добавил, что Президиум ВЦИК одобрил постановление Уральского Совета. Выслушав молча заявление Свердлова, члены Совнаркома продолжали заседание. На следующий день оно было объявлено в Москве во всех газетах.
После долгих переговоров со Свердловым по прямому проводу Голощекин сделал в Уральском Совете аналогичное сообщение, которое было опубликовано в Екатеринбурге только 8/21 июля, так как екатеринбургские большевики, которые якобы самовольно расстреляли Царскую Семью, в действительности не смели без разрешения Москвы даже выпустить сообщение о расстреле.
Между тем с приближением фронта началось паническое бегство большевиков из Екатеринбурга. 12/25 июля он был взят войсками Сибирской Армии. В тот же день к дому Ипатьева была приставлена стража, а 17/30 июля началось судебное следствие, которое восстановило почти во всех подробностях картину этого ужасного злодеяния, а также установило личность его организаторов и исполнителей. В последующие годы появился ряд новых свидетелей и стали известны новые документы и факты, которые еще более дополнили и уточнили материалы следствия.
Из переписки Царской семьи в период ареста.
Из письма Александры Федоровны – А.В.Сыробоярскому
(в 1916 г. – командир 15-го броневого дивизиона, полковник, трижды ранен, находился на излечении в Ее Величества лазарете в Царском Селе).
28 мая 1917 г.
«Все можно перенести, если Его (Господа) близость и любовь чувствуешь и во всем Ему крепко веришь. Полезны тяжелые испытания, они готовят нас для другой жизни, в далекий путь.
Очень много Евангелие и Библию читаю, так что надо готовиться к урокам с детьми, и это большое утешение с ними потом читать все то, что именно составляет нашу духовную пищу, и каждый раз находишь новое и лучше понимаешь…
…Вы видите, мы веру не потеряли, и надеюсь никогда не потерять, она одна силы дает, крепость духа, чтобы все перенести. И за все надо благодарить, что могло бы быть гораздо хуже… Не правда ли? Пока живы и мы с нашими вместе – маленькая крепко связанная семья. А они, что хотели?.. Да благословит и хранит Вас Господь на всех путях и да даст Он Вам внутренний мир и тишину».
Из письма Александры Федоровны – А.В.Сыробоярскому.
29 мая 1917 г.
«Как тяжело читать газеты… Где мы? Куда дошли? Но Господь спасет еще Родину. В это крепко верю. Только где дисциплина? Сколько гадостей о Нем (Государе) пишут… Хуже и хуже, бросаю газеты, больно, больно все время. Все хорошее забыто; тяжело ругательства про любимого человека читать; несправедливость людей и никогда ни одного хорошего слова…. Многострадальный Иов. Лишь Господь Его ценит и наградит Его за кротость. Как сильно внутри страдает, видя разруху. Этого никто не видит.
Разве будет другим показывать, что внутри делается; ведь страшно свою Родину любит, как же не болеть душой, видя, что творится. Не думала, что за три месяца можно такую анархию видеть, но надо до конца терпеть и молиться… Молиться, чтобы Он все спас. А Армия… плачешь, не могу читать, бросаю все и вспоминаю страдания Спасителя. Он для нас, грешных, умер, умилосердится еще, может быть… не теряйте веру, не надо, не надо, а то уже не хватит сил жить… Если награда не здесь, то там, в другом мире, и для этого мы и живем. Здесь все проходит, там – Светлая Вечность. О, верьте этому!
Царство зла теперь на земле. У кого совесть чиста, тот и клевету, и несправедливость легче переносит. Не для себя мы живем, а для других, для Родины (так это и понимали). Больше, чем Он (Государь) делал, невозможно. Но раз сказали для общего блага… Но не верю, что Господь не вознаградит за это. А те, которые так гнусно поступили, им глаза будут открыты, у многих это уже и есть.
Психология массы – страшная вещь. Наш народ уж очень некультурен – оттого, как стадо баранов, идут за волной. Но дать им понять, что обмануты, – все может пойти по иному пути. Способный народ, но серый, ничего не понимает. Раз плохие везде работают на гибель, пускай хорошие стараются спасти страну. Плохие не станут лучше, но зато есть где-то хорошие, но, конечно, слабые «капли в море», как Вы их называете, но все вместе могут быть со временем поток очищающей воды и смоют всю грязь.
Надо кончать. Всегда за Вас молюсь. Храни Вас Бог…»
Запись в дневнике Государя.
30 июля 1917 г.
«Сегодня дорогому Алексею минуло 13 лет. Да даст ему Господь здоровье, терпение, крепость духа и тела в нынешние тяжелые времена! Ходили к обедне, а после завтрака к молебну, к которому принесли икону Знаменской Божией Матери. Как-то особенно тепло было молиться Ее Святому Лику со всеми нашими людьми. Ее принесли и унесли через сад стрелки 3-его полка…»
Из письма Александры Федоровны – А.А.Вырубовой.
20 декабря 1917 г.
«О, Боже, спаси Россию! Это крик души и днем и ночью – все в этом для меня – только не этот постыдный, ужасный мир… все должны страдать за все, что сделали, но никто этого не понимает… Учишься теперь не иметь никаких личных желаний. Господь милосерд и не оставит тех, кто на Него уповает. Какая я стала старая, но чувствую себя матерью этой страны и страдаю, как за своего ребенка, и люблю мою Родину, несмотря на все ужасы теперь и все согрешения.
Ты знаешь, что нельзя вырвать любовь из моего сердца и Россию тоже, несмотря на черную неблагодарность к Государю, которая разрывает мое сердце, но ведь это не вся страна. Болезнь, после которой она окрепнет.
Господь, смилуйся и спаси Россию!… Страданье со всех сторон. Сколько времени никаких известий от моих родных. Но удивительный душевный мир, бесконечная вера, данная Господом, и потому всегда надеюсь. И мы тоже свидимся – с нашей любовью, которая ломает стены. Я временами нетерпеливая, сержусь, когда люди нечестны и обижают тех, кого люблю. Целую, благословляю, молюсь без конца.»
Из письма Ольги Николаевны.
Май 1918 г.
«Отец просит передать всем тем, кто Ему остался предан, и тем, на кого они могут иметь влияние, чтобы они не мстили за Него, так как Он всех простил и за всех молится, и чтобы не мстили за себя и чтобы помнили, что то зло, которое сейчас в мире, будет еще сильнее, но что не зло победит зло, а только любовь.»
По материалам книги «Письма Царской Семьи из заточения»
Источник: azbuka.ru
